Вместе весело?

В украинской политике практически каждый тезис делит страну пополам. Среди немногих утверждений, с которыми согласны все, я бы выделил два.

Первый тезис в принципе невозможно оспорить, поскольку он лишь констатирует несомненный факт: к власти на Украине приходят за счёт голосов восточных регионов, а правят, опираясь на западные. Даже пример Ющенко, получившего поддержку, в основном, на западе и в центре Украины, не опровергает это утверждение. Ющенко не был избран, а получил власть в результате переворота, а в ходе избирательной кампании он не позиционировал себя, в качестве сторонника западноукраинских «ценностей» (даже «указ» о привилегированном статусе русского языка на «майдане» «подписывал»).

Второе утверждение принимается не так единодушно. Тем не менее, в зависимости от политической ситуации, то западные, то восточные регионы, а то и те, и другие сразу выступали его апологетами. Это тезис о необходимости федерализации Украины и ограничения финансово-экономических полномочий центральной власти в пользу регионов.

С моей точки зрения эти два тезиса связаны между собой прочнее сиамских близнецов. В частности, невозможность реализовать планы федерализации непосредственно вытекает из противоречия выборы/правление, описываемого первым тезисом.

Я неоднократно писал, что особенности украинской власти определяются особенностями украинской экономической системы. Эта система построена на бесплатном пиратском захвате общенародной собственности, небольшим контингентом лиц (они не представляли из себя организованную группу), которые извлекали прибыль не из предпринимательства, предполагающего творческое созидание нового, а из распродажи краденного (бесплатно «приватизированного») имущества.

Когда имущество, оставшееся в наследство от советской власти, закончилось, экономическая модель стала подталкивать политическую элиту к поиску новых зон грабежа. По-другому эта экономика работать не могла. Получать прибыль можно было только за счёт продажи захваченного у других. Поскольку народ был доведен до нищеты ещё в первые годы независимости, экспроприировать у него что-либо не представлялось возможным. Даже не особо интеллектуально развитой украинской элите было понятно, что игра не стоит свеч – пока с каждого снимешь последнюю рубашку – тебя уже сметёт социальный взрыв, да и последних рубашек надолго не хватит, и много на этом сэкондхенде не заработаешь.

Оставалось два варианта – иностранные кредиты (пока их давали) и передел уже захваченной собственности. И тот, и другой требовали абсолютной власти, чтобы отодвинуть лишних от кредитной кормушки и обеспечить своим политическую и силовую поддержку при переделе собственности. Именно поэтому к концу 90-х – началу 2000-х ранее единый политический класс, выращенный и выкормленный Кучмой, разделился на несколько отчаянно враждующих группировок, пик противостояния которых пришёлся на осень-зиму 2004-го года и закончился переворотом в пользу Ющенко.

Именно после «майдана» началась «золотая» эпоха рейдерства, продолжающаяся до сих пор. Победители начали делить имущество побеждённых. Правда, отсутствие единства в оранжевом лагере и готовность практически всех оранжевых топ-политиков заключать союзы со вчерашними врагами против вчерашних друзей, затормозили, а в некоторых случаях и остановили передел, а также сохранили за жертвами рейдерских атак возможность отбиться. Когда власть перетекла в руки монолита в лице Партии регионов, подобные возможности исчезли, и жертва атаки не имеет никаких шансов – она всё равно отдаст никак не меньше, чем у неё потребуют.

В общем, эти нюансы не меняют и не отрицают сути – в условиях исчерпанности ресурсов, круг допущенных к переделу сужается и, в идеале, всё, подлежащее пределу имущество концентрируется в руках узкой группы, контролирующей верхушку политической пирамиды. Этот процесс мы наблюдаем сейчас, в виде ускоряющегося роста аппетитов и возможностей группы, именуемой журналистами «семья» и определяемой, как ближайший (практически родственный) круг В. Януковича. В этих условиях политическая принадлежность прекращает спасать от экспроприации (БЮТовец, нашеукраинец и регионал находятся в равной опасности). Ничего личного – просто бизнес. Такие правила диктует экономическая система. Хоть украинская элита их не осознала и не сформулировала, она их чувствует интуитивно и подчиняет им свою жизнь и политическую деятельность.

Следовательно, перед любым политиком, пытающимся вписаться в рамки системы, стоит двуединая задача:

·        получения и удержания власти;

·        концентрации власти в своих руках, с целью отсечения лишних от кормушки.

Конечно, данная система нежизнеспособна, поскольку её ресурсы практически исчерпаны, а концентрация большей части национального богатства в верхней точке политической пирамиды, неизбежно ведёт к переворачиванию пирамиды (проще говоря, к социальному взрыву и обнулению элиты). Но элита-то этого не понимает. Она просто действует в логике сложившейся системы, не веря, что время жизни системы отмеряно месяцами, в лучшем случае парой лет – на большее нет ресурса.

Между тем, логика системы, диктующая элите её политическое поведение, как раз и требует, обещать востоку, чтобы прийти к власти, а затем ориентироваться на запад, чтобы власть удержать. Просто реализация требований востока (от федерализации, до ускорения интеграционных процессов с Россией) неизбежно ведёт к реформированию, а, в конечном итоге, к ускоренному демонтажу существующей системы. В то же время, западные регионы, являясь дотационными, как раз заинтересованы в продлении существования системы, в которой сильная центральная власть перераспределяет в их пользу национальное богатство, созданное на востоке. Конечно, подачки региональным бюджетам меркнут на фоне воровства из государственного бюджета и от прибылей, получаемых за счёт захвата чужой или государственной собственности допущенных к ним лиц, но в случае федерализации западные регионы не получат и этого и будут вынуждены жить за свой счёт.

Поэтому призрак федерализма иногда перерастающий в сепаратизм, возникает в западных регионах только в том случае, если власть проводит неугодную им внешнюю и гуманитарную политику. Причём гуманитарная политика находится на первом месте в списке местных приоритетов. Отсюда, западные регионы оказываются для власти естественным союзником – они не требуют ничего, что было бы для власти принципиально важно. Более того, борясь за то, чтобы в каждом общественном туалете Донецка был установлен бюст Бандеры или Шухевича, чтобы луганчане говорили с галицийским акцентом, а в Харькове признали бы, что город основали не русские цари, а казак (не то Хорько, не то Хорёк), западные регионы автоматически мобилизуют электорат условно пророссийской власти, поскольку демонстрируют востоку, что хоть эти политики свои обещания и не выполняют, но те, кто идёт им на смену, ещё хуже.

При этом, местные элиты востока и юга страны, будучи формально инкорпорированы во власть и воспринимая её как свою (не в последнюю очередь потому, что для них продление агонии нежизнеспособной системы также на порядок важнее выполнения политических и идеологических обещаний избирателям) усиленно блокируют федералистские настроения в своих регионах, оставляя их на уровне популярных кухонных разговоров, но не давая выплеснуться в политической пространство.

Таким образом, смена принципа: выборы на востоке, власть на западе, а также переход к реальной федерализации страны возможен только в том случае, когда часть политической элиты осознает бесперспективность действующей системы и, в целях самосохранения, сможет перехватить власть и начать реформу. Либо же придётся дождаться того момента, когда объективные обстоятельства приведут к неизбежной аннигиляции всей (и властной, и оппозиционной) политической элиты. А момент этот уже близок.

(с) http://www.regional-studies.ru/ru/node/2044