Недавно появившееся в журнале «Сноб» интервью Маши Гессен с Николасом Эберстадтом – известным американским учёным-демографом, последние тридцать пять лет занятым изучением небывалой смертности в России и на постсоветском пространстве, заставило меня испытать чувство déjà vu. Даже, скорее, déjà lu.
Интервью, названное «Почему умирают русские», затрагивает тему, небезразличную для любого жителя нашей страны. Население вымирает быстрее, чем воспроизводится – это явление получило в социологии и статистике название «Русский крест». Так, лично у меня уже умерло двое одноклассников (в классе было 18 человек), обоим было до тридцати. Правда, это примеры не очень типичные: одноклассник-грузин умер от сердечного приступа вскоре после антигрузинской кампании в Москве, а у одноклассницы были острые личные проблемы экзистенциального свойства. Статистика же утверждает, что самая высокая смертность – у русских мужчин в возрасте от 40 до 60 лет.
В основе любого научного открытия лежит удивление. Эберстадта поразили цифры смертности нашего населения, которые он не мог объяснить ни плохой экологией, не неправильным питанием, ни низким уровнем жизни, ничем. И он высказал предположение, что дело в депрессии, которой страдает население нашей страны. Действительно, депрессия считается фактором, усугубляющим другие болезни и повышающим уровень смертности от них. Почему бы, действительно, ей не влиять и на смертность целого народа? Здесь речь идёт уже о национальном характере, о менталитете: о педантизме немцев, шизоидности англосаксов, гипомании итальянцев и истеричности поляков. Всё это – термины из характерологии Вадима Руднева, к которой я вас и отсылаю. Смысл в том, что у каждого народа – своя ментальность, свой темперамент, складывающийся на основании доминирующей стратегии его поведения под влиянием особенностей его истории.
Депрессивны ли русские, и умирают ли они именно от этого? В трудах культуролога Игоря Яковенко неоднократно подчёркивалась вездесущность и губительность русского гнозиса, завязанного на мироотречности, презрении к окружающей реальности, всяческого дискредитирования жизни и материи. Некое тождество между гностицизмом, где мир – ошибка злого и неразумного Демиурга, и депрессивным взглядом на мир, который представляется не только плохим, но и лишённым смысла, представляется очевидным. Итак, русские (как минимум в последние десятки лет, рассматриваемые Эберстадтом) склонны к депрессии, что приводит к гностическому взгляду на мир. Или наоборот.
Задуматься над этим меня заставил случай с моей подругой, обнаружившей, что после серьёзных занятий английским языком и чтения книг по-английски, у неё вдруг напрочь исчезли суицидальные наклонности, которые были ей свойственны. Я бы не придала этому значения, если бы недавно другой мой знакомый, назовём его Макс, не признался, что так и не выучил английский к своим 35 годам, а мысли о суициде его до сих пор посещают. Я сказала ему: «Макс, срочно учи язык!».
Наблюдения мои косвенно подтверждаются данными Эберстадта. «По последним имеющимся данным, среди людей с высшим образованием смертность не такая низкая, как в Западной Европе, но в общем сравнимая. Среди людей, получивших только среднее образование, смертность гораздо выше – скорее как в беднейших странах Латинской Америки. А вот среди тех, кто не кончил школу, смертность уже как в беднейших странах Африки». Понятно, что люди с высшим образованием лучше знают языки и способны вывести свою идентичность за пределы гностического языкового космоса. Некоторые даже называют Россию «эта страна», а завтракают, вообще страшно сказать – в «Джоне Донне».
Здесь необходимо небольшое отступление, отсылка к гипотезе Сепира – Уорфа, одному из важнейших лингвистических предположений ХХ века. Это гипотеза лингвистической относительности, согласно которой язык влияет на образ мысли и действий, а носители разных языков, тем самым, по-разному смотрят на мир. В конечном счёте, как реакция на эту теорию и выросло учение Руднева о характерологии – влиянии психотипа на мышление и речь. По сути дела, носители разных психотипов живут в разных реальностях, изучением которых и занимается Руднев.
Но неужели «великий и могучий» ответственен за депрессию у россиян? Даже если это и так, то где нам взять доказательства? Подумаем ещё: малообразованные мужчины в России вымирают почему-то интенсивнее, чем мужчины с высшим образованием и женщины. Какое же лингвистическое отличие может быть между этими группами населения? Русский мат! Это скорее мужской язык, чем женский, и он более характерен для людей с низким уровнем образования. Исключение, правда, составляют русские интеллектуалы («Мы же филологи!» – как гласит легенда, ответила Ахматова на вопрос Раневской, как она выносит обильный мат в её присутствии; в жёсткой версии – почему сама Анна Андреевна так много матерится), но их процент столь невелик, что этой группой населения можно в данных расчётах пренебречь. Но мы вернёмся к ней позже.
Исторически русская обсценная лексика восходит, по мнению составителя «Словаря русского мата» Алексея Плуцера-Сарно, к славянским заговорам. Кроме того, Плуцер-Сарно, перефразируя Фрейда, отмечает, что «обратная сторона пизды – это пиздец, то есть смерть и секс в одном флаконе». Философ подчёркивает амбивалентность женского полового органа, обозначающего одновременно что-то внешне плохое и внутренне-прекрасное.
Наиболее употребляемые слова русского мата: «..уй», «..из..а» и «..бать» – это существительное, связанные с мужскими и женскими половыми органами, и глагол, обозначающий сексуальное действие. В основном они используются в отрицательном или нейтральном контексте. Причём ещё Бодуэн де Куртенэ заметил, что фактически эти слова выполняют в языке функцию «местоимений и местоглаголий». Казалось бы, они призваны выражать эмоции наслаждения или хотя бы удовольствия. Ан нет – если уж для гностиков деторождение смертный грех, ведущий к духовной погибели, то и слова, обозначающие гениталии, подлежат всяческому осуждению. Вспоминается анекдот о сыне акушера-гинеколога, который спросил папу, что он делает на работе. «Есть такая профессия – людей из ..из..ы вытаскивать» – ответил тот. ..из..а в данном случае синонимически зарифмована со словом «беда».
По моим наблюдениям, чтобы лучше понять что-то про русскую культуру, полезно сравнить её артефакты или феномены с украинскими аналогами. Иногда это даёт достаточно яркий эффект. Есть основания предположить о большей, по сравнению с русскими, позитивности восприятия украинцами окружающей реальности. Об этом свидетельствует, например, любовь украинцев к уменьшительно-ласкательным суффиксам. Одна из основных украинских сетей салонов мобильной связи называется «Мобилочка». Можно ли себе представить, чтобы в Москве кто-нибудь всерьёз ходил в магазин «Связнушечка» или «Евросеточка»? То же и с украинским матом. Достаточно посмотреть на перевод русского мата на украинский язык, чтобы всё понять – от противного – про нашу суровую северную культуру:
..баться – гратися (буквально «играться»).
..уй – гральник, бобик, прутень.
..лядь – курва, шльондра.
Ему это по..уй – він мав це в дупі (буквально «он имел это в заднице»).
..уй тебе! – поцілуй мене в дупу!
Совершенно очевидно, что ментальность людей, у которых член – прутень, совершать совокупление – играться, а «..уй тебе» переводится в точности как английское “kiss my ass” – совершенно другая, чем у нас, гораздо более оптимистичная и жизнерадостная. Об отсутствии мироотречности и гностицизма в ментальности украинского народа говорил профессор Яковенко. Думается, компаративистское исследование русской и украинской обсценной лексики сделало бы этот факт совсем наглядным. По поводу возможного сходства русского и украинского мата вспоминает один из жж-юзеров: «Не-а, не сильно похож. Меня разок в Ивано-Франковске обматерили, так я так заржал, что шпаненок смылся :))». Взять хотя бы одно из самых страшных ругательств: «Щоб тебе підняло та й гепнуло!» (буквально: «чтоб тебя подняло да и попой об землю ударило»).
Понятно, что от такого мата настроение только улучшается, а продолжительность жизни удлиняется.
Язык же русского мата полон грусти и скорби. Это языческая жалоба на мир, в котором всё ..уёво. О том и одна из известнейших песен Янки Дягилевой и «Гражданской обороны», которая называется «Печаль моя светла»:
Я повторяю десять раз и снова –
Никто не знает, как же мне ..уёво.
И телевизор с потолка свисает.
И как ..уёво мне, никто не знает.
Это абсолютно гностическая песня. И не только потому, что мир ужасен (в христианстве подобные претензии к нему также возникают, начиная как минимум с истории пророка Иова). Если бы Янка была христианкой, в этой песне можно было бы поменять всего лишь одно слово, для того, чтобы изменилась идеология. Глагол «знать» – на глагол «верить». Знание, или гнозис – это категория гностической философии, противоположная христианской вере. Фома Неверующий хотел знать – и поэтому протянул перст в отверстую рану Иисуса. Жалуясь на то, что «никто не знает», Янка делает акцент на гностическом элитаризме и отверженности.
Но это было на заре русской нонконформистской музыки. А вот группа «Ленинград» начиная с середины 1990-х собрала свой словарь русского мата, почти а-ля Плуцер-Сарно. Вот, например, одна из последних песен Сергея Шнурова, исполняемая Юлией Коган.
Сколько волка не корми –
Всё равно он смотрит в лес,
Сколько Бога не моли –
Всё равно придёт ..издец.
Бурлеск, балаган и буффонада, блестяще представляемые Юлией Коган – этой помесью клоунессы и джазовой певицы – не заслоняют той важной истины, которая явлена в тексте. Апокалиптические мотивы (..издец здесь и сейчас/ ..издец в каждом из нас), неизбежность наступления ..издеца, его неотвратимость смешаны здесь с осознанием трагической раздвоенности менталитета русского народа. Именно эта раздвоенность, этот раскол и предстаёт перед нами в знаменитой картине Лены Хейдиз “Welcome to Russia”, за которую автора обозвали русофобкой.
Это полотно напоминает, в свою очередь, о культовой песне «Красное на чёрном», христианской по контексту и гностической по интонации рок-группы «Алиса». Причём красным по чёрному у Хейдиз написаны ругательства, а чёрным по красному обращение к Богу и просьба о милости. Между двумя этими сторонами российской ментальности, как между театральными кулисами, торчит голова клоуна, из уст которого, судя по всему, и раздаётся призыв приехать в Россию. Заметим, что и в песне «..издец», и на картине Хейдиз сакральное стоит рядом с предельно профанным. В этом сближении полюсов и рождается искра настоящего искусства.
Оставим мат для элиты. Пусть на нём общаются те, кто умеет, словно с ядерной энергией, обращаться с этим сакральным языком без ужасных для себя и для общества последствий. Ведь если верно наше предположение о том, что одна из причин «Русского креста» – характерный для наиболее вымирающей части населения древний языческий набор слов, использовавшийся в ныне забытых ритуалах, то логично отказываться не только от курения и алкоголя, но и от этого языкового оружия самоуничтожения.