Миру не нужна смертная казнь

В фильме «Американский палач» Дональд Сазерленд сыграл роль экс-судьи Стрейжа. По сюжету, его похитил блогер Дэвид Кол, чтобы доказать стране, что система правосудия в США — абсурдна и неидеальна.

Предысторией похищения стало убийство девочки. За это судья Стрейж наказал невиновного человека через смертную казнь. Реальный виновник преступления эффектно объявился. В конце фильма выяснилось, что сам Девид Кол выкрал и убил ребёнка. Он включил камеры и показал через стрим лицо того судьи, который лишил жизни американца Пола Гейджера. Бывший судья, понимая всю сложность ситуации, выступил с такой речью:

«Нельзя требовать идеальный закон! Единственное, что можно спрашивать с закона, — это результат. Иногда — любой результат, результат, с которым можно работать. Пилигримы. Думаете, они хотели попасть в Плимут Рок? Нет. Это было ошибкой. Но сегодня мы говорим, что таков был план. Почему? Потому что так нам лучше. Люди хотят сказку. Загляните в книги по истории. Хотите правду? Вот она. Нужно подойти так близко, как только можешь…

Пол Гейджер не был тем самым человеком, но он был близок к тому… Так был проведён суд. Вынесен вердикт. Люди получили удовлетворение. Если тебе не нравится это, то обвиняй женщину, которая писала статью в газеты, соседей, которые много говорят. Ты обвиняешь копов, которые не могут смотреть только на улики; ты обвиняешь детектива в том, что он был в трёх шагах от ещё живой девочки, который не сделал эти три шага. О чём он думал? О той ночи? Кто знает?! Обвини всех! Но ты не можешь.

Ты подошёл так близко, как мог, создал церемонию… с зажжёнными факелами. Ты ведёшь человека по каменной лестнице и убиваешь его на алтаре. Может, и не так уж важно, тот ли это человек. Он подходит, потому что кем-то должны пожертвовать за жизнь той девочки. Справедливость в том, что она не умерла, — удовлетворение тем, что кто-то умер за неё. Если тебе это не нравится, если это — напоминание о том, что мы всё такие же примитивные, то это плохо. Лучшее, что мы можем получить от закона достаточно близко — пока мы те, кто мы есть. Мы — это он. Мы — это ты».

Из выступления видно, что Стрейж защитил формальные, символические процедуры закона, во имя стабильного существования которого власть иногда непреднамеренно, по ошибке забирает жизни невиновных узников. По сути он говорит, что не уместно говорить о справедливости, когда человечество ещё не придумало систему со стопроцентной раскрываемостью и точностью. Но тут возникает вопрос: если государство — неидеально и далёко от совершенства, имеет ли оно право защищать высшую меру наказания — смертную казнь? Справедливо ли рисковать человеком во имя закона, который иногда бывает точен, а иногда оказывается убийственным?

Тут ответы для меня вполне очевидны: если суд допускает неточность в рамках вердикта, он не имеет нравственного основания говорить от имени справедливости, иначе всякая справедливость такого суда теряет свой первоначальный смысл. И смертная казнь над невиновными — это продукт погрешности, несоответствия между целями, философией, задачами закона и его конечными результатами.

Для многих людей, которые думают, как судья Стрейж, смертная казнь является приятной эмансипацией, то есть психологическим удовлетворением от совершённой экзекуции. «Ты ведёшь человека по каменной лестнице и убиваешь его на алтаре. Может, и не так уж важно, тот ли это человек…», — считает палач. И это особенно не важно, когда эмоции, ярость и гнев овладевают социальными массами, превращая суд в судилище, а невиновного в виновного. В эти секунды философия справедливости и гуманности уходит на последний план, а нередко умирает под натиском требовательности разъярённого люда, разрушая основу, на которой, собственно, и было построено правосудие.

Была ли благоразумность в действиях средневековой церкви или феодальных правителей, от имени суда сжигающих «еретиков», «атеистов», не тех воров, не тех убийц и не тех врагов монархии? Нет. Государство и церковь, как и прежде, являются и ныне большой, узаконенной, единой системой насилия, которая, прикрываясь законом, богом и якобы развитием гражданского права, крадёт сотни тысяч человеческих судеб для того, чтобы сохранить статус-кво в рамках суда и извращённой религиозной кары над грешником.

Хуже того, не могут также сулить счастья и чистоты правосудия государства, где президентами становятся тираны и преступники, где вся система стала символом тюрьмы. Не способны нести справедливость эти страны по той причине, что смертная казнь там является прямым инструментом беззакония, а не редким следствием неидеального суда, как в более цивилизованных странах. Пока суд зависит от главного агрессора финансово, на военно-политическом и идеологическом уровнях, такой суд тем более не может говорить о справедливости и творить её. И очень хорошо, что в России, стране с преступной властью, смертная казнь отсутствует, иначе её введение породит зло в крупных и легальных масштабах, расширит диапазон помешательства.

Американский блогер-психопат, убивший себя и экс-судью в конце триллера, раскрыл человеку весь ужас и бессмысленность суда. Частью этого кошмарного уродства является также и общество, и судебная система, которая, в отличие от психа, говорит о ценностях либерализма, но либерализма иррационального, избирательного, который «кем-то должен пожертвовать за жизнь той девочки». «Пол Гейджер не был тем самым человеком, но он был близок к тому…» — симптомы низости правосудия, а не его достоинства и объективности. И пока такое понимание будет главенствовать в голове вершителя закона, замкнутый круг взаимного грехопадения государства и гражданина будет сеять новые преступления, и вместе с тем желание быстро решить проблему преступности никуда не исчезнет.

Источник